Камни хранят память об этом городе, но самого Агдама нет - ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ - ФОТО

Однажды утром, проснувшись в отчем доме в Уджаре, я увидела, как три или четыре незнакомых мне мужчин и женщин, заносят в дом одеяла, матрасы, ковры из ЗИЛа, который стоял у ворот. Во дворе также стояли, прижавшись друг к другу, 5-6 детей.  

 

Мама объяснила, что это карабахские родственники отца. Женщины и дети оказались под обстрелом, поэтому были вынуждены покинуть родное село. Мужчины возвратились в тот же день.

 

Эти женщины и дети некоторое время пожили у нас. Я помню, как эти женщины стеснялись и смущались, когда их звали за стол, как приходилось их настойчиво уговаривать поесть, как постоянно говорили детям вести себя тихо и не шуметь…

 

Так началась для меня карабахская война.

 

Через некоторое время родственники уехали в Барду, где обустроили себе жилье. А война нас не покидала.

 

30 лет мы жили с этой войной, в ходе которой прошли наше детство, юность. Мы очень часто слышали фразу «карабахская проблема».

 

Сейчас мне уже за 40. Есть немало моих сверстников, столкнувшихся с потерей родных земель, вынужденным переселением. И вот мы победили!

 

Я вспомнила все это в автобусе, который вез нас в Агдам. Искала ответ на вопрос: «Как началась для меня Карабахская война?".

 

Воспоминания унесли меня в детство, в наш дом в Уджаре, в школу, где мы спрашивали друг друга: «У вас тоже остановились беженцы?»… Затем дядя уйдет на войну, отец отправится на его поиски, мы еще много лет будем ждать вестей от дяди...

 

Я еду в Карабах, где  ранее никогда не была, с обрывками тех воспоминаний. Я представляю, что мне предстоит увидеть на фоне многочисленных интервью, фото, видеосъемок наших сотрудников с поездок на освобожденные земли.

 

*

Мы в Имарете, ветеран карабахской войны Рэй Керимоглу говорит: "Всю дорогу думал, как бы вдруг не заплакать. Я не заплакал, но в душе какие-то смешанные чувства. Я не могу здесь найти, определить что-то.  Нет, я найду. Постой, скажу  сейчас. Вон там был стадион. А там и трибуна. Его тоже разобрали и разрушили. Зачем разрушил трибуну, армянин? Что она сделала тебе, пусть стояла бы где стоит?

 

(Обрывок из воспоминаний Рея также связан с трибуной, вот и бранит армянского оккупанта)

 

Да, а здесь была чайхана, нет, она была в той стороне. Здесь до матча по футболу между командами выступали певцы. Приезжали, за два часа до игры пели Гадир, Ариф Бабаев. Затем все шли на стадион смотреть матч".

 

Я смотрю в направлении, куда показывает Рей, там нет ничего. Ни стадиона, ни трибуны, ни чайханы. Нет ничего. Но есть память.

 

Память! Рей воссоздал Агдам из обрывков воспоминаний. Там, где я сейчас вижу руины, он представляет стадион, чайхану, сотни людей, большую трибуну, игру "Карабаха". Это Память!

 

*

 

- Агиль муаллим, вот молодые смотрят, но не могут найти. Как вам удалось найти свой дом?

 

- Спонтанно, сразу же, пошел и вышел к дому. Я обошел здесь все вдоль и поперек. Дорога оттуда ведет на кладбище. Там дальше пост.

 

Я говорю с депутатом Милли Меджлиса, уроженцем  Агдама Агилем Аббасом. Показывает на пустыри, кучку речного камня. Но для Агиль муаллима это дома его соседей, родных, которых он называет поименно.

 

И это тоже Память!

*

Мы рядом с агдамской мечетью. Идем по улице перед мечетью. Шакир Габильоглу показывает мне Агдам: "Эти места называют "Бомбей". Здесь был "Старый универмаг", а там "Новый универмаг". Это был самый большой универмаг в здешних местах. В нем в то время можно было найти все, и многое продавали "из-под полы". Там располагалась редакция газеты. Там была школа. На той стороне располагался театр. Там дальше находилось здание исполнительной власти, райкома.

 

Я смотрю на места, куда показывает Шакир. Кругом руины, камни, от зданий остались лишь голые стены, чаще – обрушившиеся стены.

 

Деревья все  высохшие, сломанные, все кругом обросло  сорняком, кустарником. Куда ни глянь – кругом руины, бесчеловечно разрушенные строения.

 

Но Шакир в Агдаме, в том, что остался в его памяти. Улица за улицей, здание за зданием, дом за домом – он гуляет по Агдаму. Он счастлив, рассказывает громко, показывая рукой на здания. Но на их месте одни руины, да высохшие деревья.

 

Никто из этих людей не говорит об этих зданиях, улицах, домах в прошедшем времени. "Это театр". "Это стадион". "Здесь универмаг".

 

Но нет ничего – нет ни театра, ни стадиона, ни универмага. Есть руины, ставшие результатом бесчеловечности, варварства и вандализма. Но эти разрушенные стены имеют память. Я думаю о ней.

 

Память камней!

 

Чтобы снять фильм о разоренной и разрушенной отчизне не нужно никаких дополнительных декораций, каких-то иных дополнений (кстати, наверное, такой фильм снимут. А еще наверное оставят  какой-то кусок от этого разрушенного мира. Опять же на память!).

 

Так, где я остановилась, у всех моих коллег, посетивших Агдам, в памяти всплывает, воссоздается тот, тогдашний Агдам. То же касается и Шуши, Джабраила, Кяльбаджара, Лачина и других освобожденных от оккупации территорий.

 

Получается, что и Верховный главнокомандующий и армия-освободительница, благодаря которым мы снова ступили на эти земли, возродили, вернули нашу память. Мы можем сейчас листать те воспоминания, от которых убегали годами, пытались забыть их из-за боли, стыда, скорби и горечи, которые они вызывали. Листать уже с гневом, с сожалением, но в то же время и с гордостью, с радостью.

 

Человеку свойственно мыслить, помнить, в этом отличие человека от других живых существ. А в эпицентре памяти стоит дом, стоит очаг.

 

Сейчас я думаю об одном, смотря на своих коллег, пытающихся найти  здесь что-то сохранившееся из воспоминаний молодости. О чем может думать армянин, приехав сюда? Он не смог бы перечислить вот так эти улицы, эти здания, эти дома. Даже в лучшие времена он не знал истории, приключений, прежних названий этих улиц, этих зданий, домов. 

 

В чем для армянина разница между Агдамом и каким-то городом в любой части мира? Да, именно поэтому они не смогли восстановить, отстроить его, потому и разрушили, разорили ее. Потому что нет памяти.

 

Нет в памяти ничего об этих местах, эти земли чужды их памяти.

 

Подсознание говорит, что у него нет прав на эти земли, это не его. Вот почему он разрушает, разоряет, мстит еще больше... иначе почему человеку разрушать историю, вскапывать могилы, извлекать кости?

 

Что это даст человеку, за что он отомстит? (Я говорю человек, ведь это же человек, что еще сказать?)

 

Думаю, я нашла ответ. Это месть за беспамятство, отсутствие памяти.

 

Это месть за непринадлежность к этим местам. Это глупая попытка лишить и нас нашей памяти, истории. Потому что могила - это тоже память, напоминание.

 

Значит, был, жил такой-то человек. Для того, чтобы помнить его, его действия, поступки, оживить воспоминания.

 

Вспахивание могил, разрушение исторических памятников - это попытка стереть наши следы на этой земле.

 

Но это слабость, бессилие, потому что память народа, этноса никогда не исчезает, также как и его сознание!

 

• «Турецкая угроза», российские пограничники, предательство Москвы – БРЕД ОТ АЛЕНА СИМОНЯНА
• Толстые намеки коллективного Запада на тонкие обстоятельства Армении - МНЕНИЕ
• 335 млн долларов и обещания посадили Пашиняна на «крючок»  - МНЕНИЕ