«В 15 лет я ездил на велосипеде до Сумгайыта и обратно»

Редакция Vesti.Az продолжает рубрику «Как молоды мы были», в рамках которой сделан экскурс в раннюю молодость известных нам людей.

Гостями рубрики становятся писатели, поэты, люди искусства, политики и спортсмены. Одним словом, люди, которых мы хорошо знаем, уважаем и любим. Как прошла молодость? Какие мгновения были яркими? Какой след оставила первая любовь? Ответы на эти и другие вопросы, связанные с молодостью, вы узнаете от этих людей. Сегодня в гостях у рубрики народный артист Азербайджана, кинорежиссер Октай Мир-Касимов.

- Общее ощущение детства для меня – это, конечно, громадное счастье. Так получилось, что я был окружен самыми светлыми и наполняющими воображение, память и все мое существо интересными впечатлениями. Я был счастлив и остаюсь таковым. При этом и в детстве жизнь предлагала, отнюдь, не вариант такой маленькой барчуковской жизни с получением каких-то хороших подарков, с исключительными условиями для игр, развлечений и упивания властью, связанной с тем, что я младший сын в семье очень хороших родителей, и они меня баловали. Абсолютно нет. Была очень жесткая дисциплина, но ни о каком терроре не могло быть и речи. Все держалось на громадном уважении к отцу и любви к матери, и почему-то просто априори было заведено, что нужно любить и уважать друг друга, старших, братьев. И, собственно говоря, другого варианта и не хотелось. Хотелось именно этого.

И была интересная жизнь, интересная работа с детства. Были, я бы сказал, увлекательные, ответственные обязанности в семье и в кругу родственников, и честные, и не менее увлекательные игры во дворе с друзьями. Хорошая школа, самолюбие, желание получать высокие оценки по тем предметам, которые любил, и не обязательно столь же похвальные по тем, которые были, так сказать, второстепенными. Был спорт, было общение с природой, любовь к животному миру, любовь к земле. Работа на этой земле на даче в Шувелянах – обязательная программа нашей семьи, при том, что дом был завален книгами, и вокруг царила атмосфера научно-творческого диалога, где мы поражались тому, как интересно живут наши родители, старшие братья, знакомые, родственники. Все это было очень динамично, очень волновало воображение, и впечатлений было, повторяю, очень много.

- А что Вы любили читать?

- В разные периоды разную литературу… Были любимые книги. Любимые сказки – азербайджанские, осетинские, русские. Литература, связанная с природой. Если русская, то, конечно, Тургенев, Пришвин. Американская переводная литература. Была любимая книжка «Рольф в лесах» Сетона Томпсона, который, как вы знаете, писал о животном мире, об охотниках, о путешествиях, о природе. Естественно, Фенимор Купер, Майн Рид. Стал постарше, прочел с громадной любовью всего Джека Лондона (иногда, до сих пор его перечитываю).

Особая часть моего чтения – академическая литература, русская классика, представлявшая собой очень важную часть духовной подготовки. Азербайджанская и персидская поэзия применялась нашим отцом при воспитании детей. Он был большим знатоком этого предмета и любил читать в оригинале не только азербайджанскую и персидскую литературу, но и немецкую поэзию. Кстати, мы занимались немецким языком с детства, с самого раннего возраста.

- Кстати, давайте поговорим о Ваших родителях.

- Папа, Мир-Асадулла Мир-Касимов, был по профессии хирургом. Сказать просто врач, это значит, не сказать ничего, потому что он был организатором научного процесса в республике, первым, кто возглавил Академию наук Азербайджанской ССР. Вот на стене фотография, на которой вместе с моим отцом запечатлены Самед Вургун, Узеир Гаджибеков, Юсиф Мамедалиев, Мустафабек Топчибашев – первые действительные члены Академии наук. Их тогда было очень немного, но все они были невероятно духовные, в хорошем смысле слова, «идейные» люди. Они все были как на подбор. Среди них были и русские, и евреи, но все они были настоящие, классные, кадровые азербайджанские интеллигенты и патриоты.

Папа, кстати, был первым хирургом-азербайджанцем, первым автором оригинальных (непереводных) учебников по хирургии в республике. Мама, Джейран Искендер кызы Мир-Касимова, в девичестве Ахундова, была намного моложе папы, но, тем не менее, они представляли собой абсолютно естественный духовный союз. Главной ее работой можно назвать, именно семью и воспитание пятерых детей, которые появлялись на свет в период с 1922-го по 1943-й год. И при этом она была очень яркой личностью и очень известным в общественной жизни Азербайджана человеком, филологом по образованию и писателем-публицистом. И, тем не менее, отказавшись от возможности сделать очень успешную карьеру, она полностью посвятила себя своему супругу и пятерым сыновьям.

- Вы являетесь известным кинематографическим деятелем. Любовь к кино и, возможно, к театру появилась у Вас еще в школьные годы?

- Нет, этого не было. Была любовь, я повторюсь, к животному миру, к собакам, кошкам, рыбкам, кроликам, барашкам. В основном, домашние животные у нас были на даче. У нас была большая фамильная дача в Шувелянах, где мы проводили очень много времени в течение года, куда ездили каждое воскресенье работать в саду. Мы были очень хорошо подготовлены нашим папой в области садоводства и ухода за растениями, деревьями, виноградником. У нас был замечательный огород, и наша дача снабжала многими фруктами, овощами, соками, дошабом, вареньем, сушеным виноградом-изюмом и сушеными фруктами очень большое количество родственников. И это в годы войны играло далеко не дополнительную и не гурманскую роль, а было очень важно для очень большого количества родственников и нашей семьи.

Важную роль в нашем становлении играли спортивные занятия. Неотъемлемой частью нашей жизни являлся велосипед, и мы катались на громадные расстояния, в одиночку и группами, с братьями. Скажем, мне было 15-16 лет, когда я из центра города без передышки отправлялся до аэропорта и обратно. Бывало, ездил до Сумгайыта и обратно. Занимались активно и другими видами спорта. С самого раннего детства много плавали – в море на большое расстояние, в бассейне. Играли в большой теннис.

Кроме того, я учился в течение восьми лет в средней специальной музыкальной школе при консерватории, которая сегодня носит имя Бюльбюля. Это, правда, была, скорее, обязанность, нежели любовь и стремление, но очень полезная обязанность. Моя мама имела пять сыновей и в душе мечтала о том, чтобы назначить каждому из нас отдельную специально ею избранную профессию. И женить, обязательно, на избранной ею невесте, как это происходит у любой мамы, которая любит своих детей. Правда, это не всегда удается, и в данном случае тоже не удалось, потому что ни один из ее сыновей музыкантом не стал, но я был последней ее надеждой, и меня она удерживала в музыкальной школе аж восемь лет. Все ее сыновья избрали профессии самостоятельно. Папа был настроен иначе, чем мама, и считал, что профессию и спутницу жизни человек должен избрать сам.

- А как произошло создание семьи лично Вами?

- Тоже без вмешательства мамы. Папы уже не было, потому что я потерял его, когда мне исполнилось 15 лет. Я родился, когда моим родителям было 60 и 38 лет – папа женился на моей маме, когда ей было 16-лет.

Мы же с моей женой Наилей – ровесники. Я познакомился с ней без какого-либо вмешательства со стороны. Но очень важно то, что во время первой же встречи будущих свекрови и невестки мама незаметно кивнула мне головой в знак одобрения. Это было очень счастливое совпадение моего выбора и маминого благословения.

- Куда Вы собирались поступать после окончания школы? Ведь, подчас, не всегда удается реализовать именно то, к чему стремишься.

- Нет, я поступил именно туда, куда хотел. Другое дело, что это удалось только с третьей попытки, так как конкурс во ВГИК был совершенно чудовищный. Тогда самые сложные условия с точки зрения предъявляемых абитуриентам требований были в двух вузах Советского Союза – в МИМО (Московский Институт Международных Отношений, ныне Московский Государственный Институт Международных Отношений - МГИМО), и во ВГИКе – Всесоюзном Государственном Институте Кинематографии. Кстати, в наш ВУЗ был также очень сложный предварительный конкурс. Нужно было сперва представить в приемную комиссию письменные работы. Ну, предварительные экзамены я проходил все три раза, но был зачислен во ВГИК лишь с третьей попытки. В первые два раза мне откровенно говорили, что я еще молод, потому что туда предпочитали принимать людей, отслуживших в армии, имевших трудовой стаж, уже, так сказать, созревших, оперившихся, возмужавших. Таковы требования к режиссерской профессии, поскольку она базируется, в том числе, и на большом жизненном опыте и большой общей эрудиции.

- А как сформировалось желание стать кинорежиссером?

- Это неуловимые вещи. Дело в том, что очень трудно поймать момент, когда вдруг ты… Ну, посмотрел несколько фильмов и захотелось делать точно так же. Я не помню, когда пришло желание, когда забрезжили первые искорки этого будущего, если говорить по-дурацки, метафорическим образом, когда разгорелся «пожар страсти» к кинематографии. Я помню, как заявил домашним, что хочу быть кинорежиссером. И это я сформулировал, тогда даже не слишком хорошо представляя себе, что это за профессия. Просто меня потянуло к этому, мне больше не хотелось быть лишь зрителем. Я стал интересоваться, начал что-то читать.

- Ваша мама была публицистом. Возможно, это тоже сыграло какую-то роль в этом выборе.

- Ну, в моем окружении было немало людей, занимавшихся искусством, литературой, журналистикой и, вообще, гуманитарными видами деятельности. Может быть, сыграло, не знаю. Нет, пожалуй, главными вещами в жизни были живые впечатления. Знаете, в моих упражнениях с самого начала переплелись кино и литература. Я ведь пишу, публикуюсь. Пишу не только сценарии, но и прозу, и давно. И многие мои впечатления самые ранние так или иначе определяют сюжет, настроение, героев и какие-то мотивы моих сочинений. Это самая главная вещь, вообще, при избрании творческой профессии.

Как фиксируется момент определения выбора? Ребенок, скажем, начинает рисовать и выражать свое отношение к неуловимым и необъяснимым вещам. Допустим, к цвету…, мотивам, манере, ритму. Люди разные - одни дотошно вырисовывают, другие – наносят широкие, спонтанные штрихи. Одни копируют увиденное, другие пытаются изобразить собственное воображение.

Ну и тут то же самое. Это - главное. А кино всего лишь технология самовыражения. Это не выбор политического кредо, карьеры, пути к успеху... Один хочет давать деньги под проценты и становится банкиром, другой старается всех своих поранившихся друзей по двору мазать йодом, излечивать их и становится врачом… Нет, пожалуй, все гораздо сложнее, глубже и неуловимее…

- Итак, Вы поступили во ВГИК.

- Но прежде я начал раскапывать все условия, как это надо делать и как можно стать кинорежиссером в моих реальных условиях. Как можно получить право заниматься данной профессией, и как можно систематизированно получить знания, необходимые для этого. Я начал читать книги, ходить в библиотеку. Стихия этого поиска, в свою очередь, привела к громадному миру книг, которые давали необходимую информацию, побочные, какие-то параллельные вещи.

Вы спросили о театре. Ну да, конечно, «выскочил» на театр, на Станиславского, и стало интересно читать его работы. Но самое главное, выяснилось, что без минимального двухлетнего производственного стажа во ВГИК вообще не принимают документов. В результате я отправился на киностудию, пришел и сказал, что хочу здесь работать. А я был тогда школьником. Где-то мелькнули какие-то съемки, я стоял на улице в качестве зеваки и наблюдал все это. Однажды пришел в связи с этим домой очень поздно. Дома волновались…

На киностудии мне сказали, что здесь все места заняты. А потом мой старший брат Мир-Мустафа привел к нам своего фронтового товарища Славу Шамраевского, который работал в кино. Сказал, братишка во ВГИК поступать собирается, интересуется, режиссером хочет стать, и нужен стаж. Ночами, мол, не спит, всех замучил и сам покой потерял. Первое, что мне сказал Слава: «Вот что: ты сперва подумай, мой долг тебе сказать, что это нечеловеческая специальность, это очень трудная и противная зараза, от которой невозможно освободиться, и которая делает людей рабами. Это с виду все очень романтично, а на самом деле неблагодарная, изнурительная профессия. Вот, теперь думай».

Кстати, скажу вам, что я с этими словами покойного Шамраевского теперь полностью согласен, и уже очень давно. И первое, что я говорю своим студентам, когда встречаюсь с новым набором в сентябре: «Вы ищете счастье, но вы его не увидите. Вы ищете романтики, но ее нет. Это сплошное мытарство. Причем это даже не зависит от экономических условий общества, в котором ты находишься. Это универсальный закон, касающийся, вообще, кинематографии». По статистике американцев, в свое время, на первом месте по изнашиваемости организма оказались летчики-испытатели, на втором – кинорежиссеры.

Мне такая «антиреклама» не помогла, я был уже полностью под властью этой «заразы». Удалось упросить руководство киностудии, и меня приняли на работу. Мне было 16 лет, и я должен был заканчивать школу, и потому во вторую смену я работал в лаборатории на технической должности, смешивал какие-то химикаты, потом проявлял пленку, печатал копии, постепенно учился чему-то. Очень интересно было и даже романтично, и моя любовь к кино, как ни странно, укреплялась общением с его технической «подноготной» (и, в общем-то, мне это, можно сказать, и теперь помогает: я неплохо знаю технологию).

Потом работал помощником режиссера, ассистентом…

- …потом начался московский этап Вашей жизни…

- Да, жил в общежитии. Об этом можно рассказывать не часами, а днями. Это громадный, счастливый, интересный и очень сложный период, связанный с не запятнанным никакими махинациями и подлостями соревновательным процессом. Чего не скажешь о том времени, когда работаешь уже там, где платят гонорары. ВГИК – это светлая и уникальная часть моей жизни, где не было зависти, где не было подножек, не было предвзятости. Все было абсолютно прозрачно и честно. Вот этим я очень наполнен, когда говорю о студенческих годах.

И надо сделать какое-то усилие над собой, чтобы не удариться в хвастовство. Когда я только начал учиться, со мной на курсе было много москвичей, иногородних ребят, иностранцев. Громадное количество очень себя комфортно чувствовавших и переполненных эрудицией и интересным мышлением людей. Учебный процесс был связан с дискуссией, обсуждением проектов друг друга. И там я, будучи, в общем-то, провинциалом, был несколько подавлен, и всегдашний комплекс неполноценности, который был мне свойственен, усиливался тем, что вокруг меня были товарищи гораздо более старшие по возрасту. Сначала было очень большое волнение и невероятное желание преодолеть это сопротивление среды.

Ну, постепенно стали появляться первые симптомы того, что я что-то могу и по актерскому мастерству, и по монтажу, и по режиссуре. Но когда я вдруг получил «Гран-при» на всесоюзном фестивале студенческих фильмов, это был, конечно, большой триумф, незабываемое ощущение, и я так себя утвердил и вошел, как говорится, в элиту.

- А за какую работу?

- Она называлась «Дороги». Это был миниатюрный фильм продолжительностью в 4 минуты. А потом я уже стал регулярно приезжать в Баку, где делал свои курсовые работы. Приезжал на заработки, на каникулы, делал киножурналы «Советский Азербайджан», снимал сюжеты, монтировал это все, озвучивал. Потом сделал два двадцатиминутных документальных фильма, а дипломной работой у меня был уже полнометражный фильм.

- Часто ли Вам приходилось сталкиваться с требующими решения проблемами в Вашей кинематографической деятельности? Были ли трудности, или Вам многое давалось легко?

- Давайте снимем вопрос о том, что что-то давалось легко. Можно? Вопрос пусть останется, это может даже быть нашим диалогом. Любой, даже наивный вопрос есть повод для того, чтобы поговорить о какой-то проблеме.

Давалось ли легко? Ничего не давалось легко. У меня жизнь очень сложная. И должен вам сказать, что, нередко, конфликтная, ибо я максималист, и кроме того, я не слишком терпим к некоторым человеческим проявлениям. Ну а в кино!.. Помните, я говорил про студенческий соревновательный процесс, который был совершенно стерильным?.. А про гонорар?..

Вы можете себе представить, как развивается соревновательный процесс там, где есть деньги? И это я не осуждаю, не дай Бог. Это данность, это реальность данной профессии. Это безжалостная машина, которая отбраковывает всех, кто не способен участвовать в соревновании. По всем счетам. И по таланту, но иногда даже по таланту меньше, чем по предприимчивости, например. А я не готов к некоторым видам соревнования, понимаете? Я не хочу расшифровывать, чтобы, не дай Бог, вам не показалось, что я из себя корчу какого-то святошу или «стерильного героя». Нет. Но я, правда, не способен действовать так, как требует современный мир. И мне невероятно сложно. Там, где нужно сдержаться от того, чтобы высказать свое мнение, например, или проявить какую-то гибкость и пойти на какие-то компромиссы. Не получается у меня. Какое-то, то ли детское, то ли, по крайней мере, инфантильное упрямство.

Кроме того, я, пожалуй, за свою долгую трудовую деятельность (в общем и в целом, в кино я с 1959 года), может быть, только пару раз выполнил заказ в прямом смысле слова: снял два документальных фильма, один – «Декада Азербайджана в Татарии», и второй, посвященный Нариману Нариманову. Это был партийный фильм. И все. Остальное – авторские вещи. Никогда я не брался за сценарии, которые мне не нравились, отказывался от них. Потом долго сидел без работы, что приносило громадные трудности моей семье. Приходилось браться за разную работу, чуть ли не переводы делать с азербайджанского языка на русский для телевидения, для издательств. Вот такое было положение.

- Вы сказали о том, что работа в кинематографе – это, отнюдь, нелегкий труд. Но как, в таком случае, Вы восприняли желание Вашей дочери Аян стать киноактрисой. Не пытались ли удержать ее от этого шага - выбора этой профессии?

- Начнем с того, что, во-первых, дочь занимается другой профессией, она не кинорежиссер. Это, все-таки, меняет дело. Жизнь актрисы, особенно, если у нее есть совесть и принципы, это тоже не сахар. Но с детства она проявляла какие-то данные, всех очень радовала и веселила, развлекала своими поисками и находками. Рядилась, устраивала какие-то домашние спектакли со своей сестрой, с подругами, делала какие-то потрясающие маленькие сценки, пародийные, хореографические, музыкальные, пела. И нам с женой казалось, что нам нравится это, поскольку она наша дочь, и мы ее любим. Но потом пришли друзья – профессионалы из театрального мира, из мира музыки и сказали: «Что вы делаете? Это нужно как-то оформлять. У нее явный талант».

Ну, раз такое дело, мы перевели ее из музыкальной школы, где она училась игре на скрипке, в хореографическое училище. А по ходу уже в девять лет ее пригласила сниматься в фильме «Только остров не возьмешь с собой» покойная Гюльбениз Азимзаде. И это все очень хорошо получилось, картина была удостоена призов на всесоюзных фестивалях. Затем театральный режиссер Азерпаша Нейматов ввел Аян во взрослый спектакль, в ТЮЗе он поставил «Последнюю ночь уходящего года» Анара, и она там участвовала в качестве маленькой актрисы. Это тоже стало ее заметной удачей. Потом были другие фильмы. Аян росла и снималась, ее все время приглашали, ей было очень интересно. Действительно, что-то получалось, ну и, таким образом, это перестало быть проблемой. Вопрос решился сам по себе, и менять это, или запрещать, не дай Бог, стало бы насилием над личностью. Ну а потом Аян поступила во ВГИК и стала «легитимной» актрисой.

Жизнь – вообще не сахар. Скажем, если человек с детства пасет овец в каком-то горном селе, то и волки нападают, и морозы случаются, и человек может и замерзнуть, и заблудиться в горах. Но это его жизнь, он пастух. Один - пастух, другой – кинорежиссер, третий – геолог. А кто-то военный, сражается, рискует своей жизнью. А другой – депутат парламента, тоже живет в борьбе. Никто не может никому гарантировать, что он родился для получения удовольствий. Просто есть специфические вещи, и кое-что все же зависит от самого человека. Есть приспособленцы, но и есть и люди со своими принципами. Что касается моей дочери, если вы о ней заговорили, то она – человек с принципами. Ярко выраженная личность. Это я говорю уже не как отец, а как ее товарищ по искусству.

- Вы являетесь автором множества фильмов, снятых в самых различных стилях и направлениях. Ну, сейчас я могу вспомнить такие картины, как «Джинн в микрорайоне», снятый, на мой взгляд, в развлекательной манере. Фильм «Чертик под лобовым стеклом», в котором раскрываются социальные проблемы, и показана борьба журналиста, решившего пойти против течения. Художественный фильм «Колдун», рассказывающий о первых годах становления советской власти в Азербайджане и о бедах, которые этот процесс принес людям. Вы очень многосторонний режиссер. Как получалось так, что Вы обращались к таким разноплановым темам, какие из них встречались цензорами в штыки?

- Вы знаете, фактура разная. Вот вы сказали, что «Джинн в микрорайоне» - это развлекательный фильм. Я был бы очень огорчен, если бы все так считали. Мне хочется верить, что это не развлекательная картина, а фильм о выборе собственного пути. Хотя фактура и жанр – гротесковая комедия с элементами фантастики. Но тема – это другое, и темой является именно то, о чем я сказал. Выбор собственного пути.

Для меня вообще есть всего одна тема. Только, прошу вас, не сочтите меня за человека, который все время стоит на одном месте. Выбор пути. И герой «Чертика», и герой «Колдуна», и, надеюсь, героиня фильма «Привет тебе, мой ангел», и, безусловно, герой фильма «Хочу понять», и позволю себе такое «смелое» заявление, что и герой документального фильма о бессмертном Кара Караеве - это люди с ярко выраженным отношением к своему жизненному пути. Это люди несгибаемые и не подчиняющиеся требованиям выживания в самом утилитарном смысле слова. Главное – сказать свое слово в этой жизни и сделать то, к чему призывает Судьба. И Вера! И Совесть! И Вкус жизни, если хотите!.. И не переступить черту собственной программы. Не обменяться с кем-то ответственностью, чувством долга или, скажем, вкусовыми предпочтениями даже.

Вот такая тема. И она везде. Даже мой первый фильм, который мы с вами упоминали, он тоже называется «Дороги» (это я намекаю на «выбор собственного пути»). Вот так я думаю. Мне хотелось бы верить, что я не ошибаюсь.

- Какие фильмы были трудно реализуемы с точки зрения «разрешаемости»?

- Ну, у меня были разные эпизоды в жизни. Вплоть до запретов после того, как я сделал фильм «Ночной разговор» («Ноктюрн»). Он был запрещен по идейным соображениям. Это был очень короткий, десятиминутный фильм. Я думаю, что для меня это было неким развитием темы дорог, фильма «Дороги». И в «Ноктюрне» я пытался столкнуть какие-то противоборствующие, противоречивые проявления жизни как таковой. Жизнь – смерть. Детская наивность и мудрость старости. День – ночь.

Все это происходило именно на противопоставлении дня и ночи. То есть та идиллия, которую в себе несет ночной покой, она сменяла напряженный, очень грубый и, может быть, даже агрессивный поток дневной жизни. Или наоборот, спокойствие и безмятежность дневной жизни вдруг нарушались тайной ночи и теми скрытыми опасностями, которые скрываются под покровами темноты. В этом фильме были и следователь, и преступник, и унылый старец, и радующийся жизни младенец. И был такой эпизод, когда по ночному Баку на нас надвигается громадная и жуткая, леденящая кровь армада танков.

Этот эпизод был воспринят, в общем-то, наверное, руководством Госкино идеологически. И достаточно справедливо. А ваш покорный слуга не в этом ключе делал фильм. Это было не социальное, не политическое, или не, как иногда наивно говорят, отражающее жизнь кино. Это был поэтический, метафорический, ну, может быть, с попыткой философствования фильм. И я, конечно, не ставил тогда задачу осуждения советской армии. Но, комиссия это уловила, фильм был запрещен, и мне прямо сказали: «Вы хотите сказать о тех разрушительных тенденциях, которые в себе несет советская армия». Сказали достаточно угрожающе и, одновременно, иронически. Я был удивлен. Потому что армия как таковая, никакая не советская, никакая не американская, а просто армия, как сила, несущая угрозу. Такая вот метафора.

И когда прошли годы, и в Баку в январе 1990-го года вошли танки, в моей памяти всплыли и этот день, и этот эпизод, и эта казнь, которую мне учинило чиновничество Госкино, советское чиновничество, и я чуть ли не с благодарностью вспомнил их, потому что они были прозорливы. Они, оказывается, как я предполагаю, правильно угадали то художественное предвидение, которое было в фильме «Ночной разговор», снятом мной в 70-х годах. Я абсолютно не намекаю на какую-то особую способность к предсказанию исторических событий. Вовсе нет. Это абсолютно, я бы сказал, спокойное, простое и банальное даже качество художественного творчества, в котором достаточно часто бывают случаи художественного предвидения. Не хочу упоминать каких-то гениев человечества, но есть известные факты, когда художники, не будучи какими-то экстрасенсами, нострадамусами, опережали время… Я понимаю, что тогдашние руководители просто качественно и добросовестно выполняли свою работу. Я это вспоминаю без какого-то озлобления. Более того, я их вспоминаю с почтением, потому что они были людьми своего времени. Но фильм был, к сожалению, запрещен. Он не был представлен ни на один фестиваль, и я просто тайно возил копию, которую тогда смог умыкнуть. Я возил ее на всякие встречи и показывал разным аудиториям, и, в общем-то, это проходило не без успеха, потому что говорили, что картина интересная…

Нелегко проходил и фильм «Это вступает правда» о композиторе Кара Караеве. От меня требовали «парадности», традиционных трактовок… Помпезности и советского официоза… Но, к счастью, удалось не отступить. Все это продолжалось вплоть до восьмидесятых… Это дало, во-первых, шанс почувствовать «на собственной шкуре», что означает слово «борьба». (Это важно для человека, очень важно…) Во-вторых, закалило представителей нашего поколения.

Да, были трудности, но, надеюсь, это не отразилось на моем поведении…

- С кем из коллег по кинематографу - операторов, актеров Вам было удобно работать? Кого бы Вы могли отметить?

- Вы применяете иногда очень обтекаемые выражения, типа «удобно работать». Удобств вообще нет в нашей профессии. В кино очень НЕУДОБНО работать. Но очень увлекательная вещь, когда разные, в общем-то, люди должны объединить усилия и в чем-то перекачать друг другу свои вкусы, свое видение и так далее... Поэтому удобств быть не может.

Много разных людей было, с которыми приходилось работать. Много… Разных…

Расим Бабаев

• В Баку и Шуше пройдет IХ Международный конкурс вокалистов имени Бюльбюля
• Азербайджан примет участие в Вахтанговском фестивале в Бишкеке -ФОТО
• В Петербургской филармонии выступят ведущие музыканты Азербайджана